– Так возьми его, – бросил он тану. – И покончим с этим. Что за капризы, когда на карту поставлена судьба двух государств?
– И в самом деле, – сказал Рон, взглянув на друга. – Сигги, тут упырь прав. Почему ты не хочешь взять клинок?
– Я не могу, Рон, – прошептал тан. – Не могу. Тогда все сбудется. Прости...
– Что сбудется? – спросил де Грилл. – Что?
Сигмон с отчаяньем огляделся, не зная, как передать друзьям то, что он чувствовал. Они все смотрели на него – и маг, и граф, и бывший наемник, и вампир, и старый друг... Он знал, что все они умрут, если он не возьмет клинок. Лягут в эту лесную землю, и их кости навсегда останутся лежать у подножья лесных великанов. И он, наверно, тоже ляжет рядом, и только его бесплотный дух будет бессильно яриться, когда полчища кровососов хлынут на земли людей. Он будет виноват во всем этом, только он один. Но если взять этот проклятый меч...
– Нет, – выдавил тан. – Простите. Нет.
– Что за блажь? – воскликнул раздосадованный вампир. – Граф, вы обещали мне венец Дарелена! Я не собираюсь упокоиться в этом клятом лесу, когда почти взошел на трон!
– Подождите, граф, – отозвался де Грилл. – Терпение есть великая добродетель. Похоже, возникли непредвиденные обстоятельства.
– Сигмон, – сказал Рон. – Все так плохо?
Тан отвернулся и молча кивнул. За его спиной ссорились вампир и советник короля. Они кричали друг на друга, и в разговор вмешался маг. Алхимик же молча стоял рядом с другом, терпеливо ожидая когда тот скажет хоть слово. И только молчавший Корд вдруг сказал:
– Тише.
Его никто не услышал. Тогда он повысил голос, и в нем зазвенела медь корабельного колокола:
– Господа! Извольте замолчать. Они идут.
Сигмон взглянул на темные пятна, скользящие к поляне меж зарослей лещины. Это не походило на предыдущую атаку, стремительную, как удар молнии. На этот раз вампиры накатывались на островок защитников темной волной – молча и неотвратимо, как морской прилив. В бой шли все, даже те, что раньше прятались в чаще леса. Четыре десятка Старших, способных уничтожить целый город, четыре десятка почти неуязвимых тел, что должны возродить расу ночного народа. Им мешало только одно – горстка безумцев, посмевших преградить путь ожившим легендам. И кровососы желали уничтожить их, растоптать, развеять по ветру, чтобы никто и никогда даже не смог помыслить снова заслонить им путь к величию и победе.
– Кольцо, – велел Сигмон. – Мы встретим их сталью.
И те, кто только что спорил до хрипоты, до драки, взялись за оружие и стали плечом к плечу. Время разговоров кончилось, сейчас у них был только один враг – безжалостный и беспощадный, враг, что не станет слушать и разговаривать. Враг, признающий один только довод – силу. И отряд снова занял оборону, выстроившись как и раньше. Только теперь в центре оказались двое: алхимик и советник короля.
Сигмон стоял к ним спиной и не видел, как Эрмин отвязал меч и кольнул им свою руку. Кровь залила темное лезвие, и граф вопросительно взглянул на алхимика. Тот покачал головой. Де Грилл с отчаяньем взглянул на широкую спину тана, но Рон снова покачал головой – теперь с усмешкой на губах, и граф опустил голову.
– Готовьтесь, – выдохнул тан, так и не увидевший этой пантомимы. – Они идут.
Рон успел шумно вздохнуть и процедить ругательство. Но и только. Потом крохотную поляну захлестнул черный прилив, и ночной лес вздрогнул от воя упырей.
Первого Сигмон уложил одним ударом, разрубив уродливую серую маску, заменявшую вампиру лицо. Прикончил двоих идущих следом – от смертельных ударов чудовища их не спасли даже стальные доспехи. А потом на него навалилась черная толпа обезумевших от жажды крови упырей. Они бросали оружие и шли в бой с голыми руками – только клыки и когти, больше ничего.
Это было даже хуже, чем бой в мертвом Сагеме. Кровососы волной накатили на тана, не давая ему как следует размахнуться. Сигмон бился яростно, разя клинком направо и налево, но вампиры теснили его назад, заставляли отступать шаг за шагом. Он рубил строй упырей крест-накрест, не разбирая, где головы, где тела – строй вампиров был таким плотным, что напоминал многоглавое существо, ощетинившиеся когтями. После одного из ударов меч Сигмона намертво засел в груди огромного упыря, и тану пришлось выпустить рукоять, чтобы не попасть под удар когтистой лапы. Меч в мгновенье ока канул в глубинах черной волны. Сигмон попытался подобрать с земли меч, оброненный кем-то из упырей еще при первой атаке, но его захлестнуло потоком тел.
Глаза застилала кровавая пелена, боль плескалась внутри кипящим варевом, обжигая нутро. Тело Сигмона рвали десятки когтей, острые клыки впивались в его руки, выхватывая куски мяса. Раны заживали на глазах, но их становилось все больше, и кровь струилась по ногам – собственная кровь Сигмона. Он продолжал сражаться – лишь тем оружием, которым наделила его природа. Он проламывал головы кулаками, ломал ребра ногами, просто отшвыривал упырей в сторону, как мешки с сеном, но отступал. Внутри бесновался зверь, творя невозможное – сдерживая ярость двух десятков почти бессмертных воинов, но Сигмон понимал: бой проигран. Он не сможет голыми руками одолеть это многоглавое чудовище. Один неверный шаг – и его погребет черный поток. Он знал: это случится через пару мгновений. От потери крови начала кружиться голова, а истерзанные руки, покрытые сотней затягивающихся ран, плохо слушались. Оставалась надежда только на помощь друзей – быть может, маг или алхимик смогут сдержать атаку упырей: магией или эликсирами.
Извернувшись, Сигмон бросил взгляд назад, пытаясь высмотреть Рона. Отвернулся он всего лишь на краткий миг, но этого хватило – десяток когтистых лап впились в ноги и дернули. Сигмон пал на колени, попытался подняться, но упыри повисли на плечах, как собаки на раненом медведе. Тан отшвырнул двоих, третьему разбил кулаком голову, но остальные облепили его, как огромные черные муравьи, и Сигмон зашатался. Он бросил последний взгляд на друзей и шумно выдохнул.